ТРОШИН ВИКТОР НИКОЛАЕВИЧ

Родился в 1952 г. в г. Барыше (бывшее с. Куроедово) Ульяновской области. После окончания Саратовского геологоразведочного техникума работал техником-геологом, начальником изыскательных отрядов в Казахстане, Поволжье, Бурятии, затем на авиазаводе в Улан-Удэ. В Бурятии В.Н. Трошин прожил 17 лет. В эти годы появляются его первые рассказы, очерки, статьи, которые публиковались в газетах “День” (“Завтра”), “Молодежь Бурятии”, журналах “Байкал”, “Литературная учеба”, “Театр”, в коллективных сборниках как в Бурятии, так и в Москве. В 1988 г. в Бурятском книжном издательстве вышла первая книга писателя – детская повесть в рассказах “Здравствуй, утро!”. Проза В.Н. Трошина получила высокую оценку на семинаре молодых писателей Сибири в Абакане (1986), на Всероссийских совещаниях молодых очеркистов в Пицунде (1988, 1989), на Всероссийском совещании молодых писателей в Москве (1994). Было отмечено, что отображая жизнь такою, какая она есть на самом деле, писатель честно служит литературе.

Им написаны две пьесы для детей (“Мудрая девица Ногоодой” и “Рождество Христово”), которые вошли в репертуар Бурятского Государственного театра кукол. Писатель занимался художественными переводами с бурятского на русский. В последние годы, перед возвращением в родное Поволжье, В.Н. Трошин работал заведующим литературной частью Русского драматического театра имени Н. Бестужева в Улан-Удэ, затем редактором отдела прозы и публицистики журнала “Байкал”. С 1996 г. проживает в г. Сызрани.

Член Союза писателей России с 1994 года.

Грех юности

Вот в том-то и ужас, что у нас можно сделать самый
         пакостный и мерзкий поступок, не будучи вовсе никогда мерзавцем!
                                                                           Ф.М. Достоевский. Дневник писателя

Давно это было… Целую человеческую жизнь тому назад… И было мне в ту пору семнадцать.
Я перешел уже на третий курс геологоразведочного техникума, и только что вернулся из обетованной земли своей юности – из Хабаровского края, с первой производственной практики. Позади труднейшие (это я сейчас так сужу, а тогда так совсем не казалось) таежные маршруты по хребтам и распадкам – недельные, а то и двух, без всяких там спальных мешков, палаток и прочей непозволительной роскоши для настоящего геолога, каким я, разумеется, уже считал себя. А какая изумительная рыбалка была в верховьях Кура! А охота! Э, да что там – только душу травить попусту.
Что же представлял я из себя тогда?
Трудно сейчас определить, но, помнится, нечто озорное, веселое, самоуверенное, умненькое, что нравилось и взрослым, к примеру, преподавателям моего техникума, девчонкам-сверстницам, а то и на три-четыре года постарше, с которыми я запросто знакомился в любом городе, в любом самолете, в любом трамвае. Директор техникума так и прозвал меня: «вежливый нахал». Само собой, стишки писал, и неплохие, вроде бы, уж коль охотно печатали их и районная газета «Ленинский путь» на моей родине, и «Саратовский комсомолец». Ах, да, я позабыл сказать, что в незабвенном городе Саратове учился, что именно там-то и прошла вся моя несознательная юность.
Ну, что же еще о себе тогдашнем? Конечно, неразлучная подружка-гитара, на которой я и играть-то не умел, поскольку природа начисто лишила меня музыкального слуха. Но я все равно играл, то есть «бацал» по струнам, и все равно пел, то есть орал как можно громче и яростнее, и всем друзьям моим, таким же охламонам, как я, очень нравилось, а уж про девчонок-то и говорить нечего.
И Боже ты мой, чего только мы ни пели!
Высоцкого, ладно – Высоцкого тогда вся юная поросль России-матушки пела, а не просто его, магнитофонного, как сейчас, слушала, но мы ведь и сами «под Высоцкого» сочиняли. Даже, помнится, «Паспорт» Маяковского, и тот толпой на улицах Саратова орали. Чего уж там Маяковского – отрывки из «Войны и мира» самого Льва Николаевича Толстого под гитару орали. 
Господи, с каким же, наверное, недоумением и презрением взирал на наше дикое орущее племя благочинный и издревле культурный город Саратов! Но нам плевать было и на презрение, и на всю мировую культуру – мы свою создавали и утверждали, как могли. Ну, и вид я имел тогда вполне соответственный: сапоги резиновые с вывернутыми и опущенными до пят голенищами, черный же плащ болоньевый, на первую кровную получку купленный, свитер шерстяной, мамой связанный – опять-таки ж черный-пречерный, волосы до самых плеч и усы – к счастью моему тогдашнему, начавшие пробиваться на губе годам к пятнадцати, а уж к семнадцати-то, на зависть всяким там «безусикам», придававшие лицу черты вполне мужественные. Вот борода у меня только никак не росла еще – единственное, чего не хватало мне и о чем я сожалел. Не очень, впрочем, сожалел-то, ибо вполне логично полагал, что со временем борода появится. Одним словом, «черный человек», да и только – совсем в духе Есенина, моего кумира, которого я в те времена всего знал наизусть и под которого частенько играл до самозабвения.
Но и это не все еще – после Хабаровска начал носить я на шее ожерелье из самых натуральных медвежьих клыков и зубов, с превеликим трудом вырванных мною из жуткой пасти «хозяина», убитого кем-то из «заправдашних» хабаровских геологов. Я, само собой, перед всеми и перед каждым, где намеками, а где и с доверительной откровенностью, никогда не упускал возможности подчеркнуть, что едва сам на эти клыки не угодил, но изловчился, одолел-таки зверюгу – прямо в лоб ему из карабина всадил. Не помню, верили ли, но на экзотическую особу мою взирали весьма уважительно – вот они, клыки-то, так и отсвечивают первозданной белизной на фоне черного, как сама ночь, пропахшего дымом таежных костров свитера, так и побрякивают друг о дружку, красавчики…
Вот поразмыслил малость и понял все же: не совсем справедливо наговариваю на себя тогдашнего. Более того, не на одного себя – на друзей юности напраслину наговариваю, ибо «скажи, кто друзья твои, и я скажу, кто – ты», а значит, и обратное действенно. Большущий грех на душу возьму, ежели не оправдаю друзей юности.

                                                                                                                                 (Русское эхо: Литературный альманах, Вып.9.- 2002.-с.147-148)

Произведения:

 

книги:

 

1. Здравствуй, утро!: Повесть в рассказах.–Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1988.– 47 с.

публикации:

 

1. Гармонь: Рассказ // Байкал. – 1983. - № 1. – С. 76.

2. Незваный гость: Рассказ // Мы из страны Юность: Стихотворения и рассказы. – Улан-Удэ: Бурят. кн. 3. изд-во, 1984.

4. Дергуновы: Отр. из повести // Байкал. – 1985. - № 5. – С. 51.

5. Бригада: Очерк // Байкал. – 1988. - № 1. – С. 109.

6. Грех юности: Лирическая повесть // Байкал. – 1991. - № 6. – С. 67.

7. Причащение: Драматическая повесть // Байкал. – 1994. - № 1. – С. 47.

8. Наболело!..: Стихи // Байкал. – 1994. - № 5-6. – С. 110.

9. Аннушка: Рассказ // Байкал. – 1996. - № 1. – С. 83.

10. Враги сожгли родную хату: Стих-е // Кр. Приволжье. – 1997. – 17 июня. – С. 4.

11. Великое похищение: Из повести “Дергуновы” // Волж. вести. – 1997. – 12 авг.

12. “О России милой я молю…”: Стих-е // Кр. Приволжье. – 1998. – 15 янв. – С. 3.

13. Мой друг матрос Степан: Рассказ // Лит. Самара. – 1998. - № 8. – С. 4.

14. Ровесницы: Стих-е // Волж. вести. – 1998. – 26 февр. – С. 3.

О нем; критика:

 

1. Хамаганов М. Поиски молодых: (Рец. на кн.: Мы из страны Юность: Стихотворения и рассказы. – Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1984) // Байкал. – 1985. - № 1. – С. 131.

2. Бондаренко В. Час своего открытия // Лит. Россия. – 1986. - № 38. – С. 3.

3. Трошин В.Н.: (О нем) // Байкал. – 1988. - № 1. – С. 109.

4. Балков К. Исследуя современность: (О молодых писателях Бурятии, в т.ч. о В. Трошине) // Байкал. – 1988. - № 4. – С. 92.

5. Субботина И. Издано недавно: (О новинках Бурятского кн. изд-ва, в т.ч. о книге В. Трошина “Здравствуй, утро!”) // Байкал. – 1988. - № 4. – С. 103.

6. Трошин В.Н.: (О нем) // Писатели Бурятии: Биографич. справочник. – Улан-Удэ, 1994. – С. 109.

7. Трошин В.Н.: (О нем) // Волж. вести. – 1997. – 12 авг.