Уважаемые читатели! Предлагаем Вам оценить условия оказания услуг нашим учреждением. Для этого отсканируйте QR-код или перейдите по ссылке
<< Апрель 2024 >>
| ПН | ВТ | СР | ЧТ | ПТ | СБ | ВС | | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | | 29 | 30 | | | | | |
Какие мероприятия библиотеки Вы чаще всего посещаете?
|
◊
Начало раздела
>
Краеведение
>
Литературная жизнь города
|
Алексей Толстой и Самара
|
|
Крепко целую тебя, мое солнышко.
Вчера гуляла по Большой улице и
так живо представила себе, как мы
с тобой тут вместе ходили, будто
тебя наяву увидела.
И хорошо и грустно.
Твоя Саня
Леля в училище и, конечно, целует
тебя.
Печатается по подлиннику (КЛМ, №
5530).
1 “...дается малороссийской
труппой утренний спектакль...” — В
последних числах сентября 1897 года
в Сызрань прибыла труппа
Товарищества русско-малорусских
опереточных и драматических
артистов под управлением К.П.
Винникова-Мирославского, с 28
сентября начались спектакли (Сызранский
листок обьявлений, 1897, 26 сентября,
№ 77).
ТОЛСТОЙ А. Н., ТОЛСТАЯ А. Л.-
БОСТРОМУ А. А.
19 октября [1897
г. Сызрань]
Дорогой папунюшка.
Дела у меня идут хорошо, только
вот письменные работы не удаются.
Помнишь, при тебе я в классе писал
теорему о внутреннем и вн[ешних]
углах, ну и напутал, слава Богу,
только троечку поставил; ну, а по-французски,
по письменному, — два. На другой
день после твоего отъезда я
получил пять по ест [ественной]
истории, после того только немец
спрашивал1, один раз —
четыре, кажется, а другой — пять. У
нас не ходил Великовицкий2,
и мы устроили прогулку вместо его
урока, наш и первый класс. Ходили
за город, переходили бегом через
овраги, ужасно весело, потом мы с
Уразовым подрались, и я ему
расквасил губу. Потом были в
театре на хохлах, ну, ничего, сошло,
посмеялись, а пьеса глупая-преглупая3.
17 ходили маршем всем училищем в
собор, якобы молиться, ну и,
конечно, повеселились, посмеялись.
Оттуда под духовую музыку
кавалеристов шли уже врассыпную.
Как в собор шли, так померзли
порядком, а оттуда тепло было.
Сейчас выучил стихотворение “Когда
волнуется желтеющая нива”4.
Эх, папутя, мы с мамуней мечтали
уже на рождество к тебе... фю...
мигого... мигого... Безобразничать
бы стал, надзирателей нет,
инспектора нет... чисто... ура!!!!!!!!!!!
Приезжай, папутя, скорей,
пожалуйста, а то... у... Что-то я
нынче все междометиями выражаюсь,
ну да это все бы еще ничего!!
Приеду — кому-нибудь рожу
расквашу. До свиданья, дорогой
папутя; будь здоров. Мил-л... ионны
раз целую тебя.
Леля.
Учим растрепретреклятую
славянскую грамматику.
Дорогой Лешурочка, спасибо тебе
за длинное письмо. <...> Я что-то
нахожусь в унынии и скуке. Среда, в
которой я нахожусь, уже не
доставляет новых впечатлений и
только понижает умственный
кругозор. Удивительная моя судьба:
не дает мне живой работы в руки, а
заставляет меня приносить пользу
только пассивно. Конечно, я
приношу Леле пользу тем, что живу
в Сызрани, удерживаю его от
дурного, делаю ему семью, но... сама-то
я ничего не делаю, живу изо дня в
день и тупею. Удивительно, как
здесь нет никакого умственного
интереса. Толчков уму здесь,
конечно, не получишь. В конце
концов опять, вероятно, придешь к
тому, что создашь себе
искусственное одиночество, или
будешь жить изо дня в день их
жизнью. Писать ничего не могу,
думать не могу, нет возможности
сосредоточиться. И еще— комнатки
так малы, что походить негде, а у
меня глупая привычка, когда
обдумываю что-нибудь, ходить по
комнате. Воздух тяжелый и вовсе не
тепло, топлю каждый день, а из
дверей выдувает все мое тепло.
Благо бы очень дешево жить стоило,
и того нет. <...> Теперь
несколько слов о Леле. Твое
объяснение из геометрии он
говорит, что сразу понял, и,
кажется, действительно понял, не
знаю только, насколько
основательно. Сам он очень милый
по-прежнему, но вот что замечается
новое: он не дружит с товарищами 4-го
класса, т. е. не подумай, что у них
распри или неприятности, а просто
он отшатывается от них, находит их
скучными. Вместо того он сошелся с
5-м классом и больше всего с Сашей
Добролюбским5, помнишь,
который ему так нравился. Д [обролюбск]ий
и мне очень нравится, но все они за
какой-нибудь гимназисткой
ухаживают. Рудницкий6 — тот
даже прострелил себе руку в
доказательство пылкой любви к
гимназистке Емельяновой7. И
Добролюбский за кем-то ухаживает,
а главное, у них установился
обычай ходить на Б[ольшую] улицу и
гулять с гимназистками. Липа Д[обролюб]ская
обещала Леле познакомить его с
какой-то гимназисткой. Все это в
порядке вещей, и, может быть, и наш
Лелька будет бегать за
гимназистками, годы свое берут,
ему скоро 15 лет, и физически он
почти складывается, но мне не
хотелось бы встретить эту в нем
перемену неприготовленной. И еще
— когда с товарищами, он курит. Во
всем этом я ему не препятствую,
только говорю, что не хотелось бы,
чтобы он привык курить и не желала
бы, чтобы бегание на Б[ольшую]
улицу повлияло на уроки. До сих
пор он все мне рассказывает, и
ничего нет в его рассказах, кроме
ребячества, но... будущее покрыто
неизвестностью, и недалеко то
время, когда ребячество исчезнет
и круги под глазами будут
означать не простую усталость, а
кое-что другое.
Наблюдаю, чтобы он не ходил по
вечерам, чтобы вечера он был дома,
чтобы готовил аккуратно уроки, и
ни в чем остальном его не стесняю.
Мне кажется, самое важное, чтобы
он был откровенен и не боялся
рассказать хоть не все, а важное.
Мальчика возле материнской юбки
ведь не удержишь, важно только,
чтобы была семья, где бы ему было
хорошо и где бы он находил ласку и
поддержку. Важно также, чтобы
товарищи были порядочные, а мне
кажется, что Добролюбский
порядочный мальчик.
Сокровище мое ненаглядное,
видела тебя как-то во сне. Что-то
ты поделываешь? Пиши. Крепко,
крепко целую тебя. Будь здоров,
думай обо мне, и я об тебе много
думаю.
Твоя Саша.
Леля спрашивает меня: “Как тебе
кажется мое письмо? Мне оно не
нравится. Я как-то не умею писать
хороших писем”. Это он про письмо,
котор[ое] он тебе написал, Я
отвечала: “Видишь ли. Твои
прежние письма, котор[ые] ты писал
мне в Киев, больше мне нравились.
Они были твоего возраста. А
теперешние письма моложе тебя,
или ты старше своих писем. По ним
тебе можно дать лет 12. А
происходит это оттого, что ты их
пишешь наспех. Пишешь отрывисто о
событиях, ничуть не описывая при
этом своих ощущений. В этих
письмах тебя не видно”. Он
подумал несколько минут и говорит:
“Ну, послезавтра я еще другое,
подлиннее напишу”. Потом еще
говорит: “Никаких у меня умных
мыслей в голове нет”. Право, он
большой еще иногда ребенок.
Сочинение о садоводстве написал,
я не очень-то им довольна, коротко,
сухо. Я ему старалась дать
побольше мыслей, но он вообразил
себе, что сочинение должно
содержать в себе голые мысли без
деталей, без подробностей, и хотя
я толковала ему, что в деталях-то
иногда и заключается прелесть
сочинения, и хотя он как будто бы и
согласился, но убеждение его
пересилило, и сочинение вышло
коротко и сухо. Мне кажется, он не
знает еще, что требуется от
сочинений, ему кажется, что они
должны быть нечто вроде научного
конспекта. Он говорит мне: “Что ты
мне говоришь все подробности, ты
им дай основной план, а то в
подробностях потеряешься и мысли
не заметишь”. Конечно, это
неуменье разобраться в том, что
должно быть главным и что должно
служить украшением, и неумение
расположить соответственно этому
части сочинения. Конечно, это
дается навыком. <...>
Печатается по подлиннику (КЛМ, №
28).
1 “...немец спрашивал”. —
Учитель немецкого языка Юлий
Адамович Вихман.
2 “...не ходил Великовицкий”.
— Неправильно написана фамилия
учителя математики Э. Я.
Вильковиского.
5 “...пьеса глупая-преглупая...”
— Вероятно, речь идет о драме в 5-ти
действиях Л. Манька “Несчасне
кохання”, которую привезла в
Сызрань труппа Товарищества
русско-малорусских опереточных и
драматических артистов под упр. К.
П. Винникова-Мирославского (Сызранский
листок объявлений, 1897, 26 сентября,
№ 77).
4 “...выучил стихотворение “Когда
волнуется желтеющая нива”. —
Стихотворение М. Ю. Лермонтова.
5 Саша и Липа Добролюбские —
дети Добролюбского Константина
Дмитриевича, кол. ас., учителя, в 80-е
годы — помощника классного
наставника в Сызранском реальном
училище.
6 Рудницкий — ученик 5-го
класса реального училища.
7 Емельянова — ученица
Сызранской гимназии, дочь
судебного следователя, тит. сов.
Михаила Михайловича Емельянова.
ТОЛСТАЯ А. Л. — БОСТРОМУ А. А.
23 Окт[ября] 1897
г. Сызрань
Дорогой Лешурочка, деньги у меня
подходят к концу, хотя часы я не
выкупила и портному еще не
заплатила. Бог знает, как они,
проклятые, плывут. Хорошо бы, кабы
их не было. <...> Леля здоров. У
него было 4 дня праздника1, в
которые он шалберничал, уроков
было мало, да, на беду, еще позабыл
сделать корректум геометрической
задаче. Вчера вечером, когда
совсем спать легли, говорит: “Мама,
а я ведь корректум-то позабыл
сделать, я завтра в класс не пойду”.
Но я ему объявила категорически,
что этого не будет, чтобы он не по
болезни уроки пропускал, и
заставила его сегодня утром
сделать задачу. Он сделал. Хорошо
ли, дурно ли, не знаю, однако
сделал, и в класс, кажется, не
опоздал. Мне думается, если бы я с
ним не жила и так строго бы за ним
не следила, чтобы он делал уроки,
он, в конце концов, изленился бы.
Не приготовил бы урока, не пошел
бы в класс и т. д. Многие плохие
ученики так делают, и пример ведь
очень заразителен. Эта мысль (что
я ему полезна) очень утешает и
поддерживает меня в нашей разлуке,
А ведь как тяжко-то, особенно
когда хотя немного нездоровится,
чувствуешь себя такой
несчастненькой. Лешурочка, с
воскресенья, т. е. с 26 октября, я
начинаю тебя ждать. Во-первых, я не
намерена более 2-х недель терпеть
разлуку, а во-вторых, ты должен
денег привезти (авось это тебя
подвигнет). <....>
Сегодня страшно холодно, ветер,
мороз, а Леля все еще в летнем
пальто: портной еще не мерил ему
шубу. Хорошо еще, что тут так
близко к Р[еальному] Уч[илищу].
Лешурочка, когда будешь нам
посылать вещи, пришли ломберный
стол, который стоит в Лелиной
комнате. Леле не на чем чертежи
делать, оба стола не годятся.
Пожалуйста, дружочек, пришли нам
поскорее все, что нужно, да не
мешает прислать сметаны, да
сливочек кипяченых, здесь молоко
вздорожало (был падеж), корма
плохие, коровы убавили. Крепко
целую тебя, мое солнышко.
Твоя Саша.
Лелька целует.
Печатается по подлиннику (КЛМ, №
5531).
1 “...4 дня праздника...” — 3 дня
— церковные праздники и 21 октября
— день восшествия на престол царя
Николая II.
ТОЛСТАЯ А. Л. - БОСТРОМУ А. А.
29 окт[ября] 1897
г. [Сызрань]
Милый Лешурочка, Леля сегодня
получил табель за четверть; вот он:3[акон]
Б[ожий]—5, нем[ецкий] — 4, фр[анцузский]
— 3, алгебра — 3, геом[етрия] —3,
географ[ия] — 4, ист[ория] — 4, ест[ественая]
ист[ория] — 5, черч[ение] — 3. Рисов[ание]
—4. Средний вывод — 38/10.
Внимание в классе — 4. Поведение —
5. Опрятн[ость] тетрадей — 4.
В среднем выводе до 4-х не хватает
только 2/10-Лелька
мечтает за следующую четверть
получить 42/10, а за
остальные 2 четверти по 4 и тогда,
мечтает он, можно без экзамена
перейти. Замечаешь, что тут нет
русского языка, т. к. они долго по-русски
не учились, а будь из русского 4, то
общий вывод, пожалуй, был бы 4.
Третьего дня из черчения
Вильковиский поставил Леле 5 и
собственно не за черчение, а за
решение задачи геометрической.
Учитель, объяснив им новую
теорему, задал задачу на доске и
вызвал желающего ее решить. Леля
вызвался, решил быстро, т. к. в это
время зазвонил колокольчик,
объяснил ее и получил 5. Это очень
утешительно, доказывает, что он
начал осваиваться с геометрией. В
понедельник он получил из истории
4 и из нем[ецкого] 4, а вчера из фр[анцузского]
3. Из языков он всегда будет
получать плохие отметки за
письменные работы. Леля был очень
польщен тем, что Вильковиский,
который вместе с тем их классный
наставник, сказал им, что
четвертый класс лучший изо всего
училища по успехам.
Крымза замерзла окончательно, и
я вчера отпускала Лелю на лед, но
он не достал коньков и потому не
пошел. Противная редакция, что бы
ей прислать мне мои 20 руб.1,
купила бы я Лельке коньки.
К Реутовской2 еще не ходила,
а думаю вместо того познакомиться
как-нибудь с Дряхловой3,
учительницей гимназии,
заведующей Воскресной школой, у
нее собирается интеллигентное
общество Сызрани, все учителя
гимназии, Р[еального] училища и [духовной]
Семинарии. Может быть, как-нибудь
удастся.
Купила дров еще два воза,
попались недорогие. Холод у нас
страшенный, ветер и пыль. В
комнатах топлю каждый день и
ничего, довольно тепло. <...>
Лешурочка, я тебя жду скоро, так
мне что-то сдается, что ты скоро
приедешь, предчувствие есть.
Крепко, крепко целую тебя, мое
сокровище. В понед[ельник] жду от
тебя цидулочки. Эту неделю пишу
только один раз, ничего еще не
накопилось. Будь здоров, мое
солнышко, береги себя. Лелька тебя
крепко целует.
Твоя Саша.
Открыла письмо, чтобы сказать
тебе, что Леля получил из
геометрии 4+.
Печатается по подлиннику (КЛМ, №
5532).
1
“...Противная редакция, что
бы ей прислать мне мои 20 руб.”. —
Редакция “Самарской газеты”
долго не высылала А. Л. деньги за
очерк “Воскресный день сельского
хозяина”, опубликованный в “С. г.”
(№ 177, 183, 193).
2
“...К Реутовской еще не
ходила...” — Имеется в виду
Реутовская Лариса Аристарховна —
дворянка, вдова коллежского
советника, председательница
Сызранского комитета Симбирского
местного управления Российского
Общества Красного Креста, одна из
попечительниц Сызранской женской
воскресной школы. Ее сын Николай
Кронидович Реутовский —
коллежский регистратор, уездный
предводитель дворянства в
Бузулукском уезде, редактор-издатель
“Самарского вестника”.
3
“...познакомиться как-нибудь
с Дряхловой...” — Дряхлова
Анастасия Степановна — выпускница
Бестужевских Высших женских
курсов, преподавательница истории
и географин Сызранской женской
гимназии, учредительница и
заведующая женской воскресной
школой, основанной в Сызрани в 1890
году. (Мужская воскресная школа
была открыта в Сызрани в 1897 году.)
ТОЛСТОЙ А. Н. — БОСТРОМУ А. А.
5 [ноября] 1897 г. [Сызрань]
Дорогой Папутя.
Вторую четверть я занимаюсь
лучше, у меня по математике 5, 4+ и 4,
по русскому 4, по нем[ецкому] 4 и по
фр[анцузскому] 3. Начали учить
теорию словесности и нынче
получил эту четверку. Приезжай,
папутя, да подольше оставайся, а
то, ишь, приехал, повернулся и
уехал и как будто не был, а ты бы
пожил с месяц, ну, это ничего.
Катаюсь я на коньках, достал
старенькие, да все бы ничего, да на
ноге плохо держатся. Учимся
танцевать кадриль, а польку я уже
ничего танцую. Десятого, кажется,
будет вечер в гимназии, ну, мы и
учимся, стараемся танцевать.
Самый трудный для меня предмет,
папуня, — это география и
французский. По-французски писать
больно трудно, а в среду —
письменный, ой, жарко будет. А из
географии трудно больно города
учить и их и губернии показывать
на карте. По геометрии теперь о
параллельных линиях учим, ну, и
все понимаю, а из старого, слава
Богу, не спрашивает.
Будь здоров, дорогой, милый
папутя, миллитриллион раз ц[елую]
тебя.
Твой Алешка.
Не позабудь, пожалуйста, взять у
Лисина мои книги и привезти их
сюда.
Печатается по подлиннику (КУ1М, №
29).
При установлении месяца
написания письма было
использовано письмо матери от 29
октября 1897 года (КЛМ, № 5532) — “...Леля
сегодня получил табель за
четверть...” Следовательно,
начало второй четверти, о которой
идет речь в данном письме, — 5
ноября.
ТОЛСТАЯ А. Л. — БОСТРОМУ А. А.
8 ноября 1897 г. [Сызрань]
Дорогой Лешурочка,
Боюсь, что оставлю тебя без почты,
но я в этом не очень-то виновата. В
предпоследнем письме был такой
ясный намек на то, что ты приедешь
на этой неделе, и я тебя так ждала,
но видно, ждать-то хуже, ты всегда
невзначай приезжаешь, С Лелюшкой
на этой неделе случались разные
неблагополучия, и вся беда,
кажется, в том, что инспектор о нем
не очень-то хорошего мнения', а
Леля вообразил себе, что
инспектор к нему несправедлив и
придирается. Вильковиский, Лелин
классный наставник, сказал Леле,
чтобы он вел себя лучше в классе,
не то инспектор грозится ему
сбавить из поведения. Леля был
очень этим озадачен, пришел домой
и жаловался мне на
несправедливость инспектора.
Вслед за тем на другой же день им
всем инспектором было объявлено,
чтобы реалисты не ходили на
Крымзу и Ерик кататься на коньках.
Леля пришел домой, сообщил мне
этот приказ и сказал, что пойдет, в
таком случае, кататься на речку
Сызрань с товарищем Щербаковым. Я
не препятствовала, потому что
думала, что приказ именно такой:
не ходить на Крымзу и Ерик. Леля
отправился и был словлен
инспектором с коньками возле
Крымзы. Конечно, инспектор думал,
что он идет именно на Крымзу. “Ну,
теперь меня в карцер”, — объявил
Леля. Я написала инспектору
письмо, выясняя инцидент. На
другой день получаю бумагу, в
которой изображено, что меня
приглашают в Р[еальное] Уч[илище]
для объяснений. Конечно, пошла и
имела объяснение с инспектором.
Он жаловался мне, что Леля не
слушается и делает напротив того,
что велено, что в классе он
однажды бросил губку через весь
класс во время урока и на
замечание, сделанное ему, ответил:
“Мне лень было вставать” и т. д.
Он также сказал, что не может
оставить его без наказания, т. к. с
его стороны было оказано явное
неповиновение. Потом я ему
откровенно поговорила насчет
Лели, и мы расстались очень
довольные друг другом. Мне вовсе
не показалось, что он предубежден
против Лели, но все-таки думаю, что
в дурном мнении о Леле инспектора
играет большую роль его сын. Леля
его невзлюбил, и ты знаешь, как
Леля может быть неприятен и резок
с теми, кого он не любит. Леля был
оставлен без обеда на один час,
думаю, что если бы не было
объяснения с моей стороны, то он
был бы посажен в карцер. А вчера он
получил “2” из географии, хотя
хорошо знал урок, но не знал
показать городов на карте.
Впрочем, учитель сказал ему: “В
след[ующий] раз я вас спрошу, и,
если вы хорошо будете знать, —
поставлю вам хорошую отметку. В
прошлую четверть вы хорошо у меня
учились”. Еще ожидается двойка из
фр[анцузского] за письменную
классную работу. <...>
Сокровище мое ненаглядное, что-то
у меня по тебе сердце болит. Когда-то
мы свидимся и надолго ли?
Крепко, крепко тебя целую и жду с
нетерпением.
Твоя Саша
Печатается по подлиннику (ИМЛИ,
№ 6311/67).
1
“...инспектор о нем не очень-то
хорошего мнения...” Имеется в виду
Александров Александр Иванович.
ТОЛСТОЙ А. Н. — БОСТРОМУ А. А.
[20 ноября 1897 г. Сызрань]
Дорогой Папутя.
Мамуня сейчас прочла твое письмо
мне. Я думаю, что это правда, что
мало можно найти хороших качеств
в крестьянах, но это ведь
недостаток развития. У них нет
других интересов, как в праздник
нарядиться и вечером побегать за
девками. Например, возьми Колю Д[евятова]1.
Он уже все-таки получил большее
развитие, чем другие мальчики, ну
зато он и менее обращает внимание
на одежду и не бегает за девками.
Да эти же черты встречаются и у
реалистов. Шленданье по Большой
улице за барышнями есть почти то
же, только у нас есть все-таки доля
рыцарства, чего у крестьянских
парней и в помине нету. Года три
тому назад реалисты подставляли
гимназисткам ножки, а
крестьянские ребятишки действуют
немного иначе: прямо толкнут в
снег: “эдак-де сподручнее”.
Знаешь, папуня, по-моему, реалисты
здесь ничегошеньки не читают, и не
читали, и о литературных вечерах,
по-моему, и думать нечего. Впрочем,
может быть, они читают, да я с
этими незнаком, но только
знакомые мне реалисты ничего не
читают, это я могу
засвидетельствовать, нет, постой,
есть один, — Софотеров2.
Этот занимается этим, только,
избави Господи, чтобы он сказал
свое впечатление. Да и я, папа,
мало читаю.
Ты верно сказал, что меня будут
сторониться, я ни с кем не дружен,
может быть, подружусь с Пушкиными3.
Я думаю, что у меня такой характер
дурной, или у реалистов, не знай.
Благодарю тебя, папуня, за
письмецо. Напиши еще. Целую тебя,
дорогой папутя.
Твой Леля.
Печатается по подлиннику (КЛМ, №
30).
Письмо датируется по двум
припискам матери к этому письму.
Первая приписка не датирована, а
перед второй стоит число 21 ноября.
Начинается, вторая приписка
словами: “Вчера была у Дряхловой...”.
1
“...например, возьми Колю Д...”
— Имеется в виду Коля Девятов, сын
В. Р. Девятова, друг детства А.
Толстого.
г
Имеется в виду Борис
Софотеров, одноклассник А.
Толстого.
3
“...может быть, подружусь
с Пушкиными..,” — Имеется в виду
семья Юрия Александровича Мусина-Пушкина
(по документам он Георгий
Александрович), дворянина, члена
Сызранской уездной земской управы.
У. М.-П. было 4 сына — Александр,
Всеволод, Михаил и Борис, имена
которых будут встречаться в
последующих письмах. Со Всеволодом
А. Т. учился в одном классе.
БОСТРОМ А. А. — ТОЛСТОЙ А. Л.
23 ноября 1897 г. [Сосновка]
Сашурочка, дорогая, жизнь ваша и
моя входят, видно, понемногу в
свою колею. Вы с Лелей “пустились
в свет”, по твоим словам.
Я заперся в Сосновке. <...>
Ты пишешь: “Не будет ли Леля со
стремлением к любви при трезвом
направлении так несчастен, как мы
никогда не были, утешаемые нашими
иллюзиями?”
Я, Сашурочка, не могу себе
представить, почему трезвое
направление может усиливать
несчастие. Я думаю, наоборот, что в
этом его спасение. Ведь
наибольшее несчастие бывает при
разочаровании. А разочарование
бывает тогда, когда человек
узнает, что то, во что он верил, как
в реально существующее, было
только иллюзией.
Помнишь чьи-то часто цитируемые
слова: “Самые горькие истины нам
дороже нас возвышающих обманов”
и т. д.1
Тепличные махровые цветы хороши
больше для глаз посторонних
зрителей, а им самим вряд ли
хорошо. Подул ветер — и прощай
цветок.
Человек, полный иллюзий, мне
кажется очень похожим на красивый
тепличный цветок. Аналогию можно
провести и глубже.
Помещичья среда, теплая,
приятная среда, основанная,
однако, на чужом труде, имеет
большое сходство с теплицей. Не
думаю, чтобы эта среда
обеспечивала своим питомцам
счастье в жизни. Скорее —
наоборот. <...>
В том, что Лелю тянет в среду “дворянскую”,
— в этом я не вижу еще
доказательства того, что
долголетние социальные
перегородки входят в природу
человека. Может быть, это и так, но
я думаю, что у Лели для этого есть
и другие прецеденты.
И наша жизнь в Сосновке носит в
себе следы барства. Но особенно
сильное влияние имели на него
поездки в Коровино. Там эта
барская обстановка тем более
привлекала его, что она
обращалась к нему самой своей
казовой стороной. Бабушка,
дарящая 3-х рублевики; дедушка, с
просиявшим лицом обращающийся к
нему2. Все милые, ласковые
лица тетушек. Общее благодушие
при вкусном обеде и хорошей
обстановке. Немудрено, что
дворянская среда окружена для
Лели известным ореолом. Помимо
этого. Один Тургенев, да что
Тургенев и Толстой, да почти вся
наша литература в лице корифеев,
— возводила дворянскую среду на
известную высоту. Да ведь и то
сказать. Много пошлых лиц знаем мы
в этой среде, и все-таки она нам
роднее, в ней чувствуешь себя
более свободно. Может быть...
Написал и хоть бы зачеркнуть и то
в пору.
Нет, зачастую в дворянской среде
не чувствуешь себя свободнее.
Хотя бы взять просто Беляковых3.
Сидишь как на иголках; а еще более
с николаевскими дворянами.
Интересно определить, что в
дворянской среде есть хорошего, в
общем, конечно, не в частностях.
Кажется, не ошибусь, если сделаю
такое сравнение. Это родное нам
тепло и запах оранжереи.
Я рад, что Леля имеет возможность
повеселиться в этой среде. Знать
ее ему все-таки необходимо. Не
думаю, чтобы он излишне увлекся
этою средой. Его трезвость
удержит от иллюзий. А, быть может,
там он услышит музыку? Наконец, и
отношения к барышням в порядочной
дворянской среде лучше, чем в
низших слоях.
Нежелательно только, это если в
него вселится сословное чванство.
Ну, авось общее рациональное
развитие послужит коррективом.
<...>
Сашунечка, предупреждаю тебя,
милая, не введи такую норму, чтобы
Леля думал, что он непременно
пойдет куда-нибудь, если
пригласят. Каждый раз его
удовольствие должно быть
результатом твоего отпуска,
основанного на соображении
многих обстоятельств.
До свиданья, дорогая. Напишу.
Когда приеду, не знаю.
Целую тебя, мое сокровище.
Поцелуй Лелюшу. Ему — до
следующей почты.
Твой Алеша Б [остром]
Печатается по подлиннику (ИМЛИ,
№ 6330/48).
1
А. А. Бостром в соответствии
со своими убеждениями
переиначивает слова из
стихотворения А. С. Пушкина “Герой”:
“Тьмы низких истин мне дороже Нас
возвышающий обман...”
2
“Бабушка, дарящая 3-рублевики;
дедушка, с просиявшим лицом...” —
Имеются в виду родители А. Л.,
Екатерина Александровна и Леонтий
3
“...хоть бы взять просто
Беляковых...” — Беляковы Петр
Афанасьевич и Софья Николаевна,
дворяне, соседи Тургеневой Марии
Леонтьевны; в 900-е годы П. А. был
управляющий имением М. Л.
Тургеневой, затем семья Беляковых
стала ее компаньоном в открытой
швейной мастерской и магазине по
продаже готового платья в
Симбирске.
ТОЛСТОЙ А. Н. — БОСТРОМУ А. А.
25 ноября 1897 г. [Сызрань]
Дорогой папунюшка. Спасибо тебе
за твои письмеца, что же ты еще не
написал. Пожалуйста, пиши, ты так
хорошо пишешь, точно говоришь, и
так толково.
Обещание я стараюсь исполнять, и
пока дело идет ничего. Географию я
учу по твоему способу, т. е. рисую
карту наизусть и выставляю города,
и так легко запоминается. Вот
только славянская грамматика
тово... склонения все, да и требует
строго, ну еще, слава Богу, не
спрашивал. Геометрия тоже идет
хорошо, все понимаю; к
послезавтраму по ней трудный урок,
но уже я половину осилил.
Вот как хорошо, что я
познакомился с Бадигиными1,
и М[усиными] Пушкиными2. У
них по праздникам танцуют, ну и
весело же бывает. Вот это, папуня
мне нравится. Знаешь, так просто,
по-семейному веселимся, никого не
стесняемся. Я уже знаю кадриль,
ленсие, па-де-катр, вальс в два па,
польку и венгерский танец.
Бадигины, дети, мне очень нравятся;
они и Пушкины ничего, да только
немного мягки, увалисты. Мамуня
мне купила коньки в 1 р. 70 копеек. У
Пушкиных подобие катка, я катался
там раз, но он еще не кончен и не
стоек, да у детей еще “жаба”3,
так что мамуня меня не пущат.
Приезжай, папутечка, поскорее, а
то мамуня ругается, что ни слуху
ни духу об нас. Она велела
передать, что в Средне-Волжской
области есть город Сызрань, в
котором живут люди, которые ждут
еще некоторых людей и умеют
ругаться. 30000 миллионов раз целую
тебя, дорогой папутя.
Твой реалист Сызранского
реального училища Леля.
Печатается по подлиннику (КЛМ, №
31).
1
“...познакомился с
Бадигиными...” — Бадигин К. А, врач
в Сызрани, гласный Сызранского
уездного земского собрания;
Бадигина Е. Г., его жена, окончившая
курс Киевской гимназии, некоторое
время занималась чтением с младшей
группой женской воскресной школы;
с одним из детей Бадигиных А. Н.
Толстой учился в одном классе.
2
О Мусиных-Пушкиных см.
комментарий к письму А. Н. от 20
ноября 1877 года.
3
“...у детей еще “жаба”...” —
Название нескольких разнородных
болезней, в данном случае — ангина.
ТОЛСТАЯ А. Л. — БОСТРОМУ А.
9 декабря 1897 г. [Сызрань]
Дорогой папутенька, пишу тебе
несколько строк, чтобы успокоить
тебя насчет Лели. Жар у него спал,
сегодня температура нормальная,
опухоль желез тоже заметно
спадает, краснота же в горле
держится, но это не скоро пропадет.
У меня вон до сих пор все горло
красное и какое-то рыхлое. Усердно
полощем горло, мажем гланды,
принимаем хину и т. д. Сегодня Леля
чувствует себя хорошо, только
ослаб, конечно, и заниматься
уроками не может, даже Диккенс ему
не по силам, ничего не понимает.
Лежит и читает Фенимора Купера.
Твое письмо я ему прочитала, и, к
моему изумлению, он его
совершенно понял, лучше, чем
предыдущие, слушал с большим
вниманием, и очень ему
понравилось. Только вчера говорит:
“Мама, а ведь я папино письмо не
помню, ведь у меня начинался жар,
когда ты мне его читала. Напомни-ка
мне в двух словах самое главное”.
Я напомнила. “А, теперь вспоминаю.
И о декадентах вспоминаю, почему
они не пойдут по пути развития,
потому что они не прошли
прошедший прогресс”. Из этого ты
видишь, что он занят идеями твоего
письма. Вчера я ему читала вслух
статью Ив. Иванова о Тарасе
Шевченко. Статья, по обыкновению
Иванова, слегка с философией, с
обобщениями, с широкими взглядами,
блестящая статья, написанная
великолепным, почти поэтическим
языком1. Леля с наслаждением
ее слушал. “Читай, читай,
пожалуйста. Только вот что,
мамочка, беда: я забываю начало и
все, что ты прочла, но так
интересно слушать”. |
| Страницы: Пред. 1, 2, 3, 4, 5, 6 След. |
|
|
Вернуться назад
|
