– Государь, он опять на стену лазил. Едва из твоих покоев вывели, мы пошли к воротам, а он побежал к городской стене. Я велел приглядеть, хлопцы мои вновь поймали, – и, повысив голос, сказал для Баранова, – вторичное преступление наказуется строже первого. Что прикажешь делать, государь? У меня собаки не кормлены, может, покормить?

Царь покачал головой.

– Не надо собакам скармливать. Утром отрубить голову.

– И поделом мне, дураку старому! – завыл Баранов.

Под утро уставший от бессонной ночи и злой, как чёрт, Ерёма приволок ещё одного кандидата на царский престол. Это была Нюша, жена боярина Соколова. Растрёпана и сильно напугана хлопцами Ерёмы.

– Ты тоже решила стать моим сыном, баба? – зло спросил Берендей.

Нюша подозрительно оглядела царя.

– Да ты что, царь, ума лишился что ли? Али не выспался?

Берендей вскочил со стула и хлопнул кулаком по столу. Серебряные чаши со звоном посыпались на пол.

– Тогда зачем на стену полезла? – заревел так страшно, что бедная Нюша присела от испуга.

Но, быстро придя в себя, стала наседать на царя.

– А что, для того, чтобы стать твоим сыном, надо на стену залезть? Да я же не мужик, чтобы сыном твоим быть. Полюбовницей – можно, а сыном не смогу, нету у меня таких талантов, чтобы в мужика превращаться. Зачем приволокли меня сюда силою? – голос заметно потеплел, и девица добавила, – ты шепнул бы, я бы сама пришла. Только Мишке ничего не говори. Узнает – обоих зарубит, не посмотрит, что ты царь.

– Не тараторь! – перебил её царь. – Зачем на стену лазила?

– За Мишкой следила, – призналась Нюша. – У, вражина, мне изменил. И знаешь, с кем? С твоей дочерью.

– Это с которой? – спросил Берендей. – У меня, знаешь, сколько? Я и сам со счёта сбился.

Нюша вытерла набежавшую слезу и вдруг по-бабьи завыла:

– С Аглафьюшкой, будь она неладна.

– Вот девка! – с восхищением воскликнул царь. – И когда только успевает?

Осмотрев ладную фигуру Нюши, царь решил, что муж её дурак, и ничего не понимает в женщинах. Надо утешить, поднять настроение. Отослал Ерему подальше и наказал долгое время не появляться в царских покоях.

– Ерёма, ты иди, наблюдай за городской стеной, особливо за Мишкой Соколовым. А нам с Нюшенькой нужно кое-чего обсудить, покумекать. Очень важное дело.

Утром Ерёма зашёл в царские покои. Берендей выглядел разбитым, но довольным. Корона, выкованная искусниками взамен украденной, надета набекрень, остальные царские регалии, которые беглая жена не успела забрать, валялись под кроватью. Что царь обсуждал с женой боярина Соколова, Ерёма не знал, но заметил, что затянувшаяся беседа Нюшу увлекла.

– Ну, так я пойду? – ласковым голосом спросила она.

– Не хочется отпускать тебя, горлинка, но делов очень много, – ответил царь.

Настроение у царя было преотличное. Расхотелось казнить Григория и беспутного сына. Да и старика Баранова жалко стало. Решил узнать, выполнил начальник сторожевой сотни приказ, или все-таки успеет отменить.

– Ну что, Ерёма, всё ли сделал, как я говорил? Или может, своевольничаешь? – нарочито строгим голосом спросил.

Ерёма упал на колени.

– Помилуй, царь, не все приказания твои выполнены!

– В живых оставил? – с некоторой надеждой спросил Берендей.

– Хотел супротив твоей воли пойти, думая, что ты к утру смягчишься и простишь, – быстро, будто боясь, что перебьют, заговорил Ерёма. – Но, зная твой характер, и, опасаясь гнева твоего, подумал я, что полезно будет хоть как-то наказать негодников, при этом оставив в живых. Запугали мы Гришку до смерти. Умер от страха, когда я топором над головой размахивал. Да, честно говоря, Бог с ним. Туда и дорога паршивцу. А вот на Ивашку-дурачка рука ни у меня, ни у хлопцев моих не поднялась. Не виновен он, это отец непутёвый на скверное дело натравил.

– Ну и ладно, – добродушно сказал Берендей. – Дуракам всегда везёт. А Баранову голову отрубили, али как?

– Не успели, государь, – Ерёма склонился ещё ниже. – Руби мою голову. Сбежал старик, как козёл, стену перепрыгнул и скрылся. Наверно, объявится, когда ворота распахнут.

– А ворота не открыли, что ли? – спросил царь.

– Нет ишшо, – Ерёма, поняв, что буря миновала, поднялся с колен и отряхнул штаны. – Я велел открыть только после твоего приказа. Открывать?

– Погоди пока, – царь поправил корону. – Дай с мыслями собраться. Что-то у меня в разные стороны разбегаются. Никак, старею я.

- Да уж собирайся побыстрее, государь, – попросил Ерёма. – Иначе скоро город приступом брать будут, там под стенами толпа огромная стоит и все ждут, когда впустят. Ты забыл, что ли, сегодня ярмарка, со всех городов людишки понаехали. Либо открывать надо да народ впускать, либо на следующую ярмарку никто не приедет. С кого тогда налоги брать будем? С Ивашки?

Берендей встал со стула и топнул ногой.

– Да ты что, Ерёмка, меня, царя Тридевятого царства, учить вздумал? Я и сам разберусь, с кого налоги брать. А болтать много будешь, я и с тебя возьму. А то и на дыбу отправим. Ты знай, город охраняй, а в царские дела не лезь!

– Виноват, государь, исправлюсь, – Ерёма низко поклонился, так и вышел из царских покоев, не разгибая спины.

После утренней трапезы царь велел привести Иванушку.

– Ну что, Ванюша, всё так же мечтаешь стать моим сыном?

Тот отрицательно замотал головой.

– Да нет, государь, боже упаси, чтой-то передумал. Как вчерась на твоих стражников насмотрелся, когда мово батю стращали пиками да топорами, так сразу и расхотелось. Ты не серчай на меня, кого другого на эту должность присмотри. А я и сироткой проживу, зато целым буду.

Берендей улыбнулся.

– А ты поумнее папаши будешь, даром, что дураком кличут.

Иванушка подошёл поближе к царю.

– Это необразованные дураком называют, а вот дохтур приезжий меня красивым научным словом назвал. Дебил я по-ихнему.

– Дурак дураком, а говорит стройно, – заметил царь. – Слушай, Ваня, раз не получилось у тебя стать моим сыном, а тем более, потому, что я стал причиной гибели отца твоего, и хочу это как-нибудь возместить, то будь моим зятем.

– Правда, что ли? – у Иванушки аж слюни потекли от предвкушения первой брачной ночи, при мысли об акте, о котором не раз уже слышал, и который раза два даже видел, за что был бит папашей. – А скольких дочерей отдашь мне в жёны?

– Да что ты, басурман, что ли? – царь дёрнулся от удивления, корона съехала на нос. – В одни руки не больше штуки. Да ты с одной справься, знаешь, какие шустрые? Не успел жениться, а ребёночек через три месяца готов.

– А приданое? – дурачок не забывал о самом главном.

– Я тебе средненькую отдам от младшей жены. Приданого у неё – двое на руках, и один в подоле. По рукам?

– Согласен! – Иванушка вытер слюни. – Тока свадебное путешествие будет в заморскую губернию, там, говорят, карусели есть механические, а я страсть как на каруселях кататься люблю. Бывает, накатаешься до тошноты, а всё ещё раз прокатиться хочется. А на механических ещё не пробовал.

– Будет тебе карусель, и петушок сладкий будет, – сказал Берендей, а про себя подумал: «Уф, одну, кажись, сплавил».

…Городские ворота ещё не были открыты, Берендей только приказал это сделать. Подозвал к себе шута.

– Ну, Матвеюшка, а ты что думаешь по этому поводу? – спросил Берендей.

– А скипетром бить не будешь? – осторожно спросил Матвей.

– Скипетра у меня нет, украли.

– Ну и хорошо, – сказал шут и поправился. – То есть не то хорошо, что украли, а то, что бить не будешь.

– Почему же не буду? – с улыбкой ответил царь. – Буду. У меня плеть есть.

– Тогда ни слова ни скажу, – заартачился шут.

– Тогда на кол посажу, – Берендей показал, как посадит шута на кол.

– Ну, хорошо… – Матвей пошёл на попятную. – А может, не надо? Больно ведь!

– Не боись! Я легонько. Плеть у меня лёгкая.

– Ну, тогда скажу, – шут собрался с духом и выпалил то, что давно хотел сказать, – Дурак ты, царь-батюшка!

– Это почему же? – негодующе спросил царь.

– Зачем тебе наследник? – непонятно, шутит шут по своему обыкновению, или говорит на полном серьёзе. – Всё отечество пропьёт.

– А я непьющего выберу, – ответил Берендей.

– Не сможешь ты выбирать, царь, – сказал шут. – Ты ведь указ издал, а в нём твои слова, которых не изменить. Кто первым в город войдёт мужеского пола, тот и сыном твоим станет, тот и завладеет престолом.

Матвей пристально посмотрел в глаза царю.

– А ежели это и не человек будет, а зверь какой? Пёс какой-нибудь. А тебе от своих слов грех будет отказаться. Самое главное условие будет соблюдено – мужеского пола, а о том, что должен быть человек, ты не говорил.

Берендей рассмеялся шутке.

– Глупости говоришь, дурак! Выберу наследника, такого, что не пропьёт отчизны.

– Если человек не пьёт, значит, дурное дело затеять решил, – Матвей продолжил свои рассуждения. – Так вот и думай – либо пропьет, либо разворует. Да, вот ещё что. Ты, действительно, легонько бить будешь?

Берендей показал плеть.

– Слегонца, не больно. Для укрепления организма.

– Ну, тогда откроюсь тебе, – шут на всякий случай отодвинулся подальше от плети. – Придётся, царь, тебе меня своим зятем сделать. Я в твою дочь влюблён.

– Это ещё не повод для женитьбы, – философски заключил Берендей.

– У дочери твоей скоро ребёнок будет, – Матвей отошёл ещё дальше.

– Это у какой же? – спросил царь безразличным голосом.

– У Аглафьи Берендеевны, – Матвей ожидал удара плетью и стоял, зажмурив глаза.

– Опоздал ты, братец, – сказал царь.

Шут открыл один глаз.

– Я её замуж за Ивана-дурака отдаю.

Шут открыл второй и теперь смотрел на царя, изумлёнными, широко распахнутыми глазами.

– А теперь дай-ка я тебя чуть-чуть отстегаю, как заведено.

Шут послушно нагнулся, Берендей начал беззлобно стегать плетью.

– А то, может, ты меня сыном своим сделаешь? – говорил Матвей между хлёсткими ударами плети. – Я ведь казну твою не пропью, потому что пью мало. А раз всё-таки пью немного, то и дурного не замышляю. Из меня ведь идеальный сын получится!

– О, даже ты, мой верный шут, решил престолом завладеть! А что же о боярах тогда думать?

– А что бояре? Они тоже люди. Им тоже мёду сладкого хочется.

…Когда толпа за воротами дала о себе знать криками и прочим шумом, Ерёма вновь пришёл к царю.

– Государь, пора ворота открывать, иначе снесут, и тогда по причине вмешательства моей сотни пострадает много народа. Не дай мне греха на душу взять.

Берендей покряхтел, поохал и велел открывать.

– Да глядите зорко, кто первым войдёт, того немедля ведите ко мне.

Матвей, шут Берендеев, подкрался к царю и зашептал на ухо.

– Откажись от сей затеи, царь, недоброе чую.

– Не каркай под руку, дурак, не то языка лишишься! – гаркнул Берендей, и шут отпрянул от него, как от огня.

Царь подошёл к большому светлому окну, из которого хорошо просматривались ворота. На улице увидел бояр, кучкой стоявших перед царским теремом. Старика Баранова не было. Соколова сначала тоже не приметил, но после обратил внимание, как тот, схватив Нюшу за волосы, ведёт на задний двор. Хотел послать Ерёму, чтобы не позволил бить, но не до этого. Вот-вот откроют ворота.

Ворота, наконец, со скрипом распахнулись, и кучка бояр подалась вперёд. Однако их оттеснила толпа городской черни, людей, которые ужасно охочи до всяких зрелищ. Берендею пришлось поставить у окна стул, чтобы увидеть, кто войдёт первым.

Крики сливались в общий гул, и ничего нельзя разобрать. Берендею послышалось имя «Михаил». Да если даже и Михаил, то какой именно? Мишек в Тридевятом царстве – тысячи.

– Ну всё, царь, прощайся с разумом! – сказал вбежавший в царские покои Матвей. – Мишку ведут.

– Главное, что не Машку! – ответил Берендей. – Не потерплю баб на престоле! продолжение